В центре Петербурга бомжи основали собственное поселение
Почти в самом центре города, на полуострове у Обводного канала стоит старенький автобус. Он давно не на ходу. В нем валяются тряпки, детские игрушки, тут же — раскрытая книга «Любовь к жизни» Джека Лондона. Неподалеку тлеет костер, на дереве висит рукомойник, сделанный из бутылок. Вместо замка — три псины. Это полуостров Несбывшихся Надежд. Так называют его обитатели. Хозяин полуострова — Гришка Распутин, еще его зовут Бабаем.
Чеченская закалка
Немолодой мужчина с всклокоченной бородой действительно чем-то напоминает Распутина. Правда, одет не в монашескую рясу, а в старые джинсы.
Родился Бабай в Бухаре. Тогда его еще звали Юрием. Говорит, что фамилии своей уже не помнит. Она затерялась где-то в другой жизни. В той, где у человека есть дом, бумажки с печатями, работа, семья и множество прав и обязанностей.
— В первый раз я из дома ушел, когда поехал БАМ строить, — вспоминает Юрий, — потом на строительство «Атоммаша» меня понесло. Я поначалу был идейным бродягой.
А потом произошло то, из-за чего Распутин и стал Распутиным.
— Казахские менты продали меня в рабство чеченцам, — вспоминает Бабай. — Я поздно возвращался домой, меня схватили, оглушили и затолкали в машину. Забрали паспорт. Всю дорогу кровью плевался. Увезли меня в горы. Там я пас чеченских баранов. Два года они надо мной издевались. Нельзя было даже лечь нормально — мне дали какие-то убогие нары. Казалось, что у чеченцев был такой животный интерес — проверить, выживу я или нет. Один молодой гад начал надо мной издеваться. Когда я работал, он забирался на горку и палил в меня из пневматического ружья. Однажды я отобрал у него это ружье и избил его. На следующий день меня измордовали всей толпой, я даже подняться не мог. Но стрелять в меня этот идиот перестал. Через два года с помощью другого пленного Бабаю удалось бежать. Но «чеченская закалка» ему и сейчас помогает.
— Я могу в мороз на улице ночевать, без еды месяц спокойно обходиться. Знаете, человек такая тварь, что ко всему привыкает. Мы еще своих возможностей не знаем.
Кремлевский бомж
После плена жизнь вроде начала налаживаться. Бабай устроился в Волгограде на тракторный завод сварщиком. Даже завел семью, родил сына Леву. А потом опять бросил все и уехал кочевать. — Я объехал всю Россию, — с гордостью говорит Юрий, — побывал во Владивостоке, Красноярске, Ростове, Иванове. За границу заглянул — в Монголию, Польшу.
В Питер Бабай приехал из Москвы. Прожил там семь лет.
— Я — кремлевский бомж. Жил недалеко от Кремлевской стены. А зимой садился на автобус, который ходил по Садовому кольцу, платил 25 рублей за себя, 25 за Бэллочку и грелся всю ночь. Бэлла — самое близкое существо Распутина. Собака породистая — лабрадор.
— Собака у меня, как у Путина, — смеется Бабай. — Шел по Остоженке, а она в помойке рылась. Я ее покормил, она за мной и пошла. В Москве у Бабая случались удивительные встречи. — Однажды в Охотном Ряду Жириновский прогуливался с охраной. Я к нему прошмыгнул, денег попросил. Так он мне 200 долларов отвалил, но только с условием, чтобы я за него голосовал! А Володя Пресняков мне тысячу дал. Охрана хотела деньги у меня отобрать, но Володя на них прикрикнул: «Отстаньте от человека!» Видел и Стаса Садальского. Они с приятелем ночью на Новом Арбате отошли отлить. Я подскочил. Но у них наличных денег не было. Жизнь в Москве для бездомного, по словам Бабая, имеет свои плюсы. Например, бомжам там легче попасть в метро.
— Пристраиваешься сзади кого-нибудь и проходишь, — рассказывает Бабай. — И никто тебя не гонит, не посылает. Сядешь на кольцевую ветку и катайся хоть весь день. В Петербурге в метро не спрячешься. Менты не пускают.
Тем не менее, из Москвы Бабай решил уехать.
— Злость там вокруг. Ненависть всем глаза залила. Шагу ступить нельзя, чтобы тебя не пнул кто-нибудь. Здесь, в Питере, я после Москвы отдыхаю.
На полуострове Несбывшихся Надежд Распутин появился прошлым летом. Автобус туда ему подогнали знакомые дальнобойщики. Жилищные условия не бог весть какие — дом на колесах защищает только от дождя. Летом в нем жарче, чем на улице, а зимой — еще холоднее. Но для бездомных это настоящий рай.
На костре булькает чайник. На самодельном столе, собранном из бревен и палок, стоит миска салата из огурцов и помидоров. В ведре замочены джинсы.
Помимо Бабая здесь живет бывшая детдомовка Полина, да еще гастарбайтеры приходят ночевать.
Веяния культурной столицы
Больше всего Распутин мечтает еще хоть раз сходить в театр.
— Я люблю театр. Это как маленький праздник, — говорит он. — Наряжаешься, идешь торжественно, а там высокие потолки, картины на стенах, спокойно. Особенно мне оперетта нравится. В театре я последний раз был пятнадцать лет назад. Но на всю жизнь запомнил. А сейчас мимо театра прохожу — остановлюсь, постою. Представлю, как музыку в нем слушаю. Жители полуострова не защищены ни от чего. Ни от солнца, ни от мороза. Ни от голодных собак, ни от жадных милиционеров. Ни даже от себе подобных:
— Представляете, однажды на нас напали другие бомжи! Хотели нас выжить с хорошего места, — рассказывает Бабай. — Тут на пустыре Леньку убили. Без разговоров — нож в спину и до свиданья, мама. Так и я когда-то подохну, и никто даже на могилу не придет. Разве Полька? Аполлинария, придешь? Полина кивает. Тянется за стопкой. Полина здесь хозяйка. Ее муж Серега умер зимой.
Смерть здесь — дело обычное. Дружеские посиделки за бутылкой нередко заканчиваются поножовщиной. Хоронят убитых тут же, на полуострове. Вместе с его надеждами.
Ольга Горшкова
Фото Валерия Мишакова
|
|
|
|
